[FranzUSSR]

на фотографии
Giacomo Lauri-Volpi, Lotte Lehmann, Karin Branzell und Fjodor Schaljapin
вот что пишет Лауро-Вольпи о Шаляпине
"Золотая легенда о Таманьо, Карузо и Титта Руффо пополнилась с появлением
русского гиганта Федора Шаляпина, заставившего говорить о себе столько, сколько
не говорили ни об одном басе.
Шаляпин добился всего, чего хотел. Четверть века он господствовал на сцене
и в жизни, повсюду вызывая лихорадочное любопытство и бурные симпатии. Голос
для него был послушным инструментом. Когда он хотел, он был тенором, баритоном
и басом, он владел всеми красками оперной палитры.
Это "исторический голос" среди басов по своим чрезвычайным сценическим
откровениям и не менее чрезвычайным гонорарам.
Шаляпин дебютировал в "Ла Скала" в партии Мефистофеля. Публика сразу же
была загипнотизирована при виде этого скульптурного торса. Эластичность
движений, сатанинский взгляд произвели такое впечатление, что Карелли, Карузо и
оркестр Тосканини исчезли, словно бы растворились от присутствия певца-гиганта.
С того вечера перед ним открылся всемирный горизонт. Один тенор
в "Метрополитен-опера" жаловался Шаляпину на то, что тот его оконфузил,
заставил исчезнуть, накрыв своим красным плащом. Шаляпин ответил ему на это:
"Друг мой, я Мефистофель, ты мне запродал свою грязную душонку, взамен
я даровал тебе красоту и молодость. И ты мой, моя воля тебя поглощает
и растворяет. Я могу сделать с тобой все, что хочу, понимаешь?.."
...Несомненно, никогда не было на сцене существа столь одухотворенного,
артиста столь совершенного. Его гениальное воображение не считалось
с ограничениями, навязываемыми педантичными или нетерпимыми дирижерами, и часто
даже лучшие из них, наиболее авторитетные и властные, отступали
и капитулировали.
Ведь публика мало обращает внимания на того, кто дирижирует, когда
выдающаяся личность озаряет своим светом сцену. И для нее было довольно одной
лишь фразы, побуждения, смеха, легкого жеста.
В "Фаусте" Гуно Мефистофель влюбляет в себя Марту так, что ее совершенно не
трогает весть о смерти мужа на войне. Во фразе "Перезрелая красотка..." словом
"перезрелая", произнесенным сквозь зубы, почти не артикулированным, дополненным
выразительнейшим жестом правой руки, Шаляпин, как говорят в театре, клал
публику себе в карман.
Оттенки были секретом этого магического певца-актера. Он добивался их через
голосовое "эхо". Редко кто из певцов знает секрет и достоинства вокального эха.
Когда колокол передает и распространяет свой бронзовый голос, издаваемый ударом
языка, то он рождает эхо там, где находит самый подходящий резонанс. Как
физическое явление, оно известно всем, и должно было служить полезным примером
для тех, кто изучает природу певческого звука. Когда слышат "утробный",
горловой или носовой звук, не задумываются о причине дефекта, которая кроется в
помехе, препятствующей распространению вибраций, исходящих из гортани. Это как
в колоколе или стеклянном стакане, когда вводится чужеродное тело перед ударом
или во время удара. Звук при этом неизбежно будет ослаблен и погашен, едва
родившись, звуковая волна тут же оборвется, и распространение волны будет
приостановлено в самом начале.
В человеческом же горле "чужеродным телом" являются всякого рода мышечные
противодействия, сужения, которые мешают гортанным вибрациям, производимым
выдохом, свободно достигнуть черепных полостей, где звук находит свое эхо
(отзвук), которое усиливает и распространяет красивое звучание...
...Шаляпин познал ценнейшее свойство вокального эха и применял его
с выдающимся знанием дела. Он умел придавать звуку отдаленное звучание
и звучание под сурдину, с неизбежным эффектом, с неоспоримой пользой для
разумной экономии вокальных средств.
В оттенках он выражал внутреннюю сущность своей личности, которой многие
хотели и хотят подражать, однако им удается более или менее карикатурно
копировать внешние формы.
Его подражатели не знают слияния с персонажем, того изумительного
отождествления, в котором Федор Шаляпин был неподражаем. Они не понимают, что
настоящее искусство заключается в проникновении в образ, в оживлении его своим
вдохновением, своим духом. Быть, жить в самом образе, обновиться, живя
в образе, сосуществовать с образом. Это и есть sub specie aeternitates (жить
под знаком вечности), для чего артист собирает прошлое в настоящем и продолжает
его в будущем.
...Шаляпин остается одиноким гигантом. Роль баса он поднял сверх всяких
ожиданий на такую высоту, которая никому даже и не снилась. Как Карузо среди
теноров и Титта Руффо среди баритонов, Шаляпин стал мерилом совершенства, и его
имя облетело все континенты.